Айзек Азимов - Дуновение смерти [Сборник]
Надо признать, что, формулируя вышеприведенные законы фантастического детектива, Азимов — при всем моем к нему уважении — открывает Америку заметно позже Колумба. Еще Роналд Нокс, теоретик и практик жанра, писал в своих «Десяти заповедях детективного расследования»: «Заповедь первая: преступник должен присутствовать в романе с первых же страниц. Заповедь вторая: в детективном романе не должно быть никаких потусторонних явлений. Заповедь третья: сыщик-детектив сам не может оказаться преступником. Заповедь четвертая: интуиция сыщика не сверхъестественна, она находится в рамках нормы и сопоставима со способностями остальных героев и читателя. Заповедь пятая: в расследовании детективу не должны помогать никакие случайные совпадения…» В отличие от пространной азимовской цитаты, которая очень уж просилась в текст без купюр, не стану продолжать перечисление заповедей Нокса. Однако всякий желающий легко может убедиться, что сформулированные фантастом законы практически соответствуют заповедям детективщика-профессионала, а «Стальные пещеры» и «Обнаженное Солнце» отвечают требованиям Нокса — при минимальных поправках на жанр.
Вернемся, однако, непосредственно к романам. На первый взгляд, Илайдж Бейли не совсем соответствует тому стандарту детектива-ученого, о котором я говорил выше. Он обычный полицейский-служака, вполне заурядный для своего времени. Не Шерлок Холмс, но Лестрейд. Однако на самом деле это вовсе не так. Не случайно, не по авторскому произволу во всех случаях он действует в паре с Р. Дэниелом Оливо. Их партнерство — не просто парный патруль в духе киношной «Полицейской академии». Р. Дэниел — робот, высшее достижение человеческой мысли и мастерства, зримый символ научно-технического прогресса. И в синтезе, в паре «детектив Илайдж Бейли/Р. Дэниел Оливо» как раз и дает именно такого Шерлока Холмса.
Что же до Уэнделла Эрта, то тут и невооруженному глазу виден чистой воды обитатель Бейкер-стрит, наделенный лишь собственной азимовской ненавистью к любым передвижениям в пространстве, за исключением пешеходных прогулок. Оговорюсь сразу же: самому Азимову приходилось все же, преодолевая отвращение, совершать некоторые поездки. Однажды — даже перелететь из Сан-Франциско в Гонолулу; было это в годы войны, но впоследствии Азимов признавался, что и три десятка лет спустя вспоминает этот эпизод с внутренним содроганием (вспомните Илайджа Бейли в самолете!). Зато с героем он уже волен был поступать по собственному усмотрению — и Эрт не покидает привычных стен почти никогда, с клаустрофилией, достойной персонажей «Стальных пещер». Правда, в памяти возникает и еще одна — чисто литературная — ассоциация. Ну конечно же — Ниро Вульф! Опять-таки гений-детектив…
Прежде чем окончательно распрощаться с Илайджей Бейли, хочу позволить себе небольшое отступление. Помимо детективных достоинств и мастерски сотворенного фантастического мира, «Стальные пещеры» интересны тем, что показывают, насколько пропитали азимовское сознание некоторые американские национальные мифы.
Каюсь, по первом прочтении романа у меня остался на душе какой-то горьковатый осадок, некая внутренняя неудовлетворенность. Хотелось все-таки изменения уклада жизни на самой Земле, а не просто ухода с нее ради создания еще одного Внешнего Мира, населенного принципиально новым по уровню взаимоотношений обществом людей и роботов (впоследствии таковой и возникает — Бейли-мир в «Роботах и Империи»). Все-таки для русского менталитета эмиграция — это прежде всего бегство, по большей части, вынужденное. Это писатель-воевода Андрей Курбский, это Герцен на лондонской колокольне, это три волны советского периода. Само понятие органически связано для нас с трагедией, потерей, ностальгией.
Для американца же эмиграция — в первую очередь, шаг вперед Это миф «Мэйфлауэра» и отцов-пилигримов. Переход из Старого Света в Новый. Умение без страха, отчаяния и сожалений сжигать за собою мосты ради сотворения нового бытия — в отличие от сознания революционеров, без разрушения старого. Причем это отнюдь не имманентное свойство англосаксонского менталитета — ведь на борту «Мэйфлауэpa», когда в 1620 году он бросил якорь у Плимутока, были не только англичане, но и шотландцы, ирландцы, немцы-ганноверцы и даже славяне — поляки-смолокуры. Все они закладывали основы новой нации, осваивали, обустраивали и созидали новый мир, закладывали основы нового — американского — общественного сознания, новой — американской — национальной мифологии. Именно поэтому столь естественной кажется идея ухода на новые планеты и создания объединенной культуры людей и роботов Илайджу Бейли.
Но довольно о нем.
Потому что ведь и Азимов не ограничивался созданием фантастико-детективных романов — он вторгся и в область «чистого» детектива, о чем свидетельствуют романы «Дуновение смерти», «Немезида», «Убийство в Ай-Би-Эй», сборники рассказов «Записные книжки «Черных вдовцов» и «Сказки «Черных вдовцов» (из первого из них и взят рассказ «Человек, который никогда не лгал»).
Даже по одному этому рассказу можно достаточно уверенно судить, что и вся подборка представляет собой классическую детективную новеллистику, испытавшую немалое влияние Гилберта К. Честертона, — камерная обстановка, страсть к парадоксам (как тот, на котором держится концовка «Человека, который никогда не лгал»), даже сама обстановка клуба перенесена на американскую почву из доброй старой Англии (не только в детективе, но и в жизни).
Иное дело романы. В них куда больше проступает личный азимовский опыт. В «Убийстве в Ай-Би-Эй» чувствуется прекрасное — еще бы! — знание писательской среды, отношений между американскими фантастами. А в «Дуновении смерти»..
Фэны прозвали Азимова «Добрым Доктором» — не в айболитовском смысле, естественно — неизменно и беспредельно добрым в каждой своей строке был среди американских фантастов, пожалуй, один лишь Клиффорд Саймак; просто во всем, что говорит или пишет Азимов, неизменно проступает докторская мантия. Иногда — в профессорской, менторской, откровенно дидактической интонации; иногда — в непозволительной, прямо-таки непомерной эрудиции (особенно это относится к научно-популярным книгам); порою же — в доскональной осведомленности о жизни университетского и вообще научного мира. Именно в этом смысле показательно «Дуновение смерти». Чувствуется здесь и профессиональный опыт — вспомните, ведь все три степени, бакалавра, магистра и доктора, Азимов получил, как химик, а до ухода на профессиональную литературную работу не один год отдал преподаванию — точь-в-точь как профессор Брейд. Правда, положение самого Азимова было куда более устойчивым, он принадлежал к числу везунчиков, как считали некоторые, хотя везение свое зарабатывал исключительно собственными извилинами и горбом, как справедливо замечали другие. Но Брейд — его сверстник, человек того же поколения, на чье детство пришлась Великая Депрессия, и чьи родители, этой депрессией потрясенные, передали большинству своих детей чувство разрушительной неуверенности в завтрашнем дне.
